Осип мандельштам годы жизни. Трагическая судьба поэта осипа мандельштама

Материал из Википедии - свободной энциклопедии

Осип Эмильевич Мандельштам (имя при рождении - Иосиф; 3 января 1891, Варшава - 27 декабря 1938, Владивостокский пересыльный пункт Дальстроя во Владивостоке) - русский поэт, прозаик, эссеист, переводчик и литературный критик, один из величайших русских поэтов XX века.

Ранние годы

Осип Мандельштам родился 3 января (15 января по новому стилю) 1891 года в Варшаве в еврейской семье. Отец, Эмилий Вениаминович (Эмиль, Хаскл, Хацкель Бениаминович) Мандельштам (1856-1938), был мастером перчаточного дела, состоял в купцах первой гильдии, что давало ему право жить вне черты оседлости, несмотря на еврейское происхождение. Мать, Флора Овсеевна Вербловская (1866-1916), была музыкантом.

В 1897 году семья Мандельштамов переехала в Петербург. Осип получил образование в Тенишевском училище (с 1900 по 1907 годы), российской кузнице «культурных кадров» начала ХХ века.

В августе 1907 г. подал прошение о приёме вольнослушателем на естественное отделение физико-математического факультета Санкт-Петербургского университета, но, забрав документы из канцелярии, в октябре уехал в Париж. В 1908-1910 годы Мандельштам учится в Сорбонне и в Гейдельбергском университете. В Сорбонне посещает лекции А. Бергсона и Ж. Бедье в College de France. Знакомится с Николаем Гумилёвым, увлечён французской поэзией: старофранцузским эпосом, Франсуа Вийоном, Бодлером и Верленом.

В промежутках между зарубежными поездками бывает в Петербурге, где посещает лекции по стихосложению на «башне» у Вячеслава Иванова.

К 1911 году семья начала разоряться, и обучение в Европе сделалось невозможным. Для того, чтобы обойти квоту на иудеев при поступлении в Петербургский университет, Мандельштам крестится у методистского пастора.

10 сентября 1911 года он зачислен на романо-германское отделение историко-филологического факультета Петербургского университета, где обучается с перерывами до 1917 года. Учится безалаберно, курса так и не кончает.

В 1911 году знакомится с Анной Ахматовой, бывает в гостях у четы Гумилёвых.

Первая публикация - журнал «Аполлон», 1910 г., № 9. Печатался также в журналах «Гиперборей», «Новый Сатирикон» и др.

С ноября 1911 г. регулярно участвует в собраниях Цеха поэтов[~ 1]. В 1912 году знакомится с А. Блоком. В конце того же года входит в группу акмеистов.

Дружбу с акмеистами (Анной Ахматовой и Николаем Гумилёвым) считал одной из главных удач своей жизни.

Поэтические поиски этого периода отразила дебютная книга стихов «Камень» (три издания: 1913, 1916 и 1923 годов, содержание менялось). Находится в центре поэтической жизни, регулярно публично читает стихи, бывает в «Бродячей собаке», знакомится с футуризмом, сближается с Бенедиктом Лившицем.

В 1915 году знакомится с Анастасией и Мариной Цветаевыми. В 1916 году в жизнь О. Э. Мандельштама входит Марина Цветаева[~ 2].

В Советской России

После Октябрьской революции работает в газетах, в Наркомпросе, ездит по стране, публикуется в газетах, выступает со стихами, обретает успех. В 1919 году в Киеве знакомится с будущей женой, Надеждой Яковлевной Хазиной. В Гражданскую войну скитается с женой по России, Украине, Грузии; бывал арестован. Имел возможность сбежать с белыми в Турцию из Крыма, но, подобно Волошину, предпочёл остаться в Советской России. Переезжает в Петроград, поселяется в Доме искусств. Близко знавший его Н. Чуковский оставил о нём этого периода такие воспоминания: «Мандельштам был невысокий человек, сухощавый, хорошо сложенный, с тонким лицом и добрыми глазами. Он уже заметно лысел, и это его, видимо, беспокоило…»

В 1922 году регистрирует брак с Надеждой Яковлевной Хазиной. Знакомится с Борисом Пастернаком.

Стихи времени Первой мировой войны и революции (1916-1920) составили вторую книгу «Tristia» («Скорбные элегии», заглавие восходит к Овидию), вышедшую в 1922 году в Берлине. В 1923 году выходит «Вторая книга» и с общим посвящением «Н. Х.» - жене. В 1922 году в Харькове вышла отдельной брошюрой статья «О природе слова».

С мая 1925 по октябрь 1930 года наступает пауза в поэтическом творчестве. В это время пишется проза, к созданному в 1923 году «Шуму времени» (в названии обыгрывается блоковская метафора «музыка времени») прибавляется варьирующая гоголевские мотивы повесть «Египетская марка» (1927). На жизнь зарабатывает стихотворными переводами.

В 1928 году печатается последний прижизненный поэтический сборник «Стихотворения», а также книга его избранных статей «О поэзии».

Командировки на Кавказ

В 1930 году заканчивает работу над «Четвёртой прозой». Н. Бухарин хлопочет о командировке Мандельштама в Армению. В Эривани поэт знакомится с учёным, биологом-теоретиком Борисом Кузиным, между ними завязывается тесная дружба. Встреча описана Мандельштамом в «Путешествии в Армению». Н. Я. Мандельштам считала, что эта встреча оказалась «судьбой для всех троих. Без неё - Ося часто говорил, - может, и стихов бы не было». Позднее Мандельштам писал о Кузине: «Личностью его пропитана и моя новенькая проза, и весь последний период моей работы. Ему и только ему я обязан тем, что внёс в литературу период т. н. „зрелого Мандельштама“». После путешествия на Кавказ (Армения, Сухум, Тифлис) Осип Мандельштам возвращается к написанию стихов.

Поэтический дар Мандельштама достигает расцвета, однако он почти нигде не печатается. Заступничество Б. Пастернака и Н. Бухарина дарит поэту небольшие житейские передышки.

Самостоятельно изучает итальянский язык, читает в подлиннике «Божественную комедию». Программное поэтологическое эссе «Разговор о Данте» пишется в 1933 году. Мандельштам обсуждает его с А. Белым.

В «Литературной газете», «Правде», «Звезде» выходят разгромные статьи в связи с публикацией мандельштамовского «Путешествия в Армению» («Звезда», 1933, № 5).

В ноябре 1933 года Осип Мандельштам пишет антисталинскую эпиграмму «Мы живём, под собою не чуя страны…» («Кремлёвский горец»), которую читает полутора десяткам человек.

Мы живём под собою не чуя страны,

Наши речи за десять шагов не слышны,

А где хватит на полразговорца, -

Там помянут кремлёвского горца.

Его толстые пальцы, как черви, жирны,

И слова, как пудовые гири, верны,

Тараканьи смеются усища,

И сияют его голенища.

А вокруг него сброд тонкошеих вождей,

Он играет услугами полулюдей.

Кто свистит, кто мяучит, кто хнычет,

Он один лишь бабачит и тычет,

Как подкову, куёт за указом указ:

Кому в пах, кому в лоб, кому в бровь, кому в глаз.

Что ни казнь у него - то малина

И широкая грудь осетина.

Ноябрь 1933

История создания

В 1930 годах в стране был сильно развит культ личности Сталина. Многие советские писатели восхваляли правителя СССР. В такое время было создано смелое стихотворение. Стихотворение было написано после того, как Осип Эмильевич стал очевидцем страшного крымского голода. Авторства своего Осип Мандельштам не скрывал и после ареста готовился к расстрелу. Автора отправили в ссылку в Чердынь, а потом разрешили поселиться в Воронеже. В ночь с 1 на 2 мая 1938 года он был арестован вновь и отправлен в лагерь Дальлаг, скончался по пути в декабре в пересыльном лагере Владперпункт, а тело Мандельштама советская власть оставила лежать непогребённым до весны.

Горец - Сталин.
Малина - слово на преступном жаргоне в память того, что Сталин в молодости был частью преступного мира, когда носил псевдоним «Коба»
Осетин - Сталин. Сталин был родом из города Гори вблизи Южной Осетии.

Стихотворение написано трёхстопным анапестом с пиррихием.

Б. Л. Пастернак этот поступок называл самоубийством:

Как-то, гуляя по улицам, забрели они на какую-то безлюдную окраину города в районе Тверских-Ямских, звуковым фоном запомнился Пастернаку скрип ломовых извозчичьих телег. Здесь Мандельштам прочёл ему про кремлёвского горца. Выслушав, Пастернак сказал: «То, что вы мне прочли, не имеет никакого отношения к литературе, поэзии. Это не литературный факт, но акт самоубийства, который я не одобряю и в котором не хочу принимать участия. Вы мне ничего не читали, я ничего не слышал, и прошу вас не читать их никому другому».

Это был человек с обострённым неприятием несправедливости. А если несправедлива сама жизнь – что может сделать поэт? Только писать. „Что ни казнь у него – то малина“ – кто ещё тогда решился такое сказать про Сталина?».

Кто-то из слушателей доносит на Мандельштама.

В ночь с 13 на 14 мая 1934 года Мандельштама арестовывают и отправляют в ссылку в Чердынь (Пермский край). Осипа Мандельштама сопровождает жена, Надежда Яковлевна. В Чердыни О. Э. Мандельштам совершает попытку самоубийства (выбрасывается из окна). Надежда Яковлевна Мандельштам пишет во все советские инстанции и ко всем знакомым. При содействии Николая Бухарина Мандельштаму разрешают самостоятельно выбрать место для поселения. Мандельштамы выбирают Воронеж. Живут в нищете, изредка им помогают деньгами немногие не отступившиеся друзья. Время от времени О. Э. Мандельштам подрабатывает в местной газете, в театре. В гостях у них бывают близкие люди, мать Надежды Яковлевны, артист В. Н. Яхонтов, Анна Ахматова. Здесь он пишет знаменитый цикл стихотворений (т. н. «Воронежские тетради»).

В мае 1937 года заканчивается срок ссылки, и поэт неожиданно получает разрешение выехать из Воронежа. Они с женой возвращаются ненадолго в Москву. В заявлении секретаря Союза писателей СССР В. Ставского 1938 года на имя наркома внутренних дел Н. И. Ежова предлагалось «решить вопрос о Мандельштаме», его стихи названы «похабными и клеветническими». Иосиф Прут и Валентин Катаев были названы в письме как «выступавшие остро» в защиту Осипа Мандельштама.

В начале марта 1938 года супруги Мандельштам переезжают в профсоюзную здравницу Саматиха (Егорьевский район Московской области, ныне отнесено к Шатурскому району). Там же в ночь с 1 на 2 мая 1938 года Осип Эмильевич был арестован вторично и доставлен на железнодорожную станцию Черусти, которая находилась в 25 километрах от Саматихи. После чего был по этапу отправлен в лагерь на Дальний Восток.

Осип Мандельштам скончался 27 декабря 1938 года от тифа в пересыльном лагере Владперпункт (Владивосток). Тело Мандельштама до весны вместе с другими усопшими лежало непогребённым. Затем весь «зимний штабель» был захоронен в братской могиле.

Реабилитирован посмертно: по делу 1938 года - в 1956, по делу 1934 года - в 1987. Местонахождение могилы поэта до сих пор неизвестно.

Мандельштам и музыка

В детстве, по настоянию матери, Мандельштам учился музыке. Глазами рождавшегося в нём поэта высокой книжной культуры он даже в строчках нотной записи видел поэтизированные зрительные образы и писал об этом в «Египетской марке»: «Нотное письмо ласкает глаз не меньше, чем сама музыка слух. Черныши фортепианной гаммы, как фонарщики, лезут вверх и вниз … Миражные города нотных знаков стоят, как скворешники, в кипящей смоле…» В его восприятии ожили «концертные спуски шопеновских мазурок» и «парки с куртинами Моцарта», «нотный виноградник Шуберта» и «низкорослый кустарник бетховенских сонат», «черепахи» Генделя и «воинственные страницы Баха», а музыканты скрипичного оркестра, словно мифические дриады, перепутались «ветвями, корнями и смычками».

Музыкальность Мандельштама и его глубокая соприкосновенность с музыкальной культурой отмечались современниками. «В музыке Осип был дома» написала Анна Ахматова в «Листках из дневника». Даже когда он спал, казалось, «что каждая жилка в нём слушала и слышала какую-то божественную музыку».

Близко знавший поэта, композитор Артур Лурье писал, что «живая музыка была для него необходимостью. Стихия музыки питала его поэтическое сознание».
И. Одоевцева цитировала слова Мандельштама: «Я с детства полюбил Чайковского, на всю жизнь полюбил, до болезненного исступления… Я с тех пор почувствовал себя навсегда связанным с музыкой, без всякого права на эту связь…», а сам он писал в «Шуме времени»: «Не помню, как воспиталось во мне это благоговенье к симфоническому оркестру, но думаю, что я верно понял Чайковского, угадав в нём особенное концертное чувство».

Мандельштам воспринимал искусство поэзии родственным музыке и был уверен, что в своём творческом самовыражении истинным композиторам и поэтам всегда по дороге, «которой мучимся, как музыкой и словом».

Музыку настоящих стихов он слышал и воспроизводил при чтении собственной интонацией вне зависимости от того, кто их написал. М. Волошин ощутил в поэте это «музыкальное очарование»: «Мандельштам не хочет разговаривать стихом, - это прирождённый певец… Голос Мандельштама необыкновенно звучен и богат оттенками…»

Мандельштам в литературе и литературоведении XX века

Исключительную роль в сохранении поэтического наследия Мандельштама 1930-х годов сыграл жизненный подвиг его жены, Надежды Яковлевны Мандельштам, и людей, ей помогавших, таких как С. Б. Рудаков и воронежская подруга Мандельштамов - Наталья Штемпель. Рукописи хранились в ботиках Надежды Яковлевны и в кастрюлях. В своём завещании Надежда Яковлевна фактически отказывает Советской России в каком-либо праве на публикацию стихотворений Мандельштама.

В кругу Анны Ахматовой в 1970-е годы будущего лауреата Нобелевской премии по литературе И. А. Бродского называют «младшим Осей». По мнению В. Я. Виленкина из всех поэтов - современников «только к одному Мандельштаму Анна Андреевна относилась как к какому-то чуду поэтической первозданности, чуду достойному восхищения».

По оценке Николая Бухарина, высказанной в письме Сталину в 1934 году, Мандельштам - «первоклассный поэт, но абсолютно несовременен».

До начала перестройки воронежские стихи Мандельштама 1930-х годов в СССР не издавались, но ходили в списках и перепечатках, как в XIX веке, или в самиздате.

Мировая слава приходит к поэзии Мандельштама до и независимо от публикации его стихов в Советской России.

С 1930-х годов его стихи цитируются, множатся аллюзии на его стихи в поэзии совершенно разных авторов и на многих языках.

Мандельштама переводит на немецкий один из ведущих европейских поэтов XX века Пауль Целан.

В США исследованием творчества поэта занимался К. Тарановский, который проводил в Гарварде семинар по поэзии Мандельштама.

Набоков В. В. называет Мандельштама единственным поэтом Сталинской России.

Осип Мандельштам: дорога к смерти и бессмертию

75 лет назад 27 декабря 1938 года в пересыльном лагере скончался Осип Мандельштам. "…Посланный в ад, он так и не вернулся, в то время как его вдова скиталась по одной шестой части земной суши, прижимая кастрюлю со свёртком его песен, которые заучивала по ночам на случай, если фурии с ордером на обыск обнаружат их", - писал Иосиф Бродский. В день памяти великого поэта, сотрудничавшего с нашей газетой на рубеже 1920-30-х годов, "МК" беседует с Павлом Нерлером, главой Мандельштамовского общества, одним из основных спикеров конференции «Осип Мандельштам: Жизнь и Бессмертие», состоявшейся накануне в Еврейском музее и Центре толерантности.

Павел Маркович, давайте вернёмся в прошлое - в 1934 год. Осип Мандельштам читает узкому кругу друзей стихотворение "Кремлёвский горец", в том числе Пастернаку, который называет эту эпиграмму на Сталина "актом самоубийства" и заклинает больше никому её не показывать… Всё-таки кто-то доносит на поэта и его арестовывают. Известно ли кто донёс на Осипа Мандельштама?

Доносчик неизвестен, не будем спекулировать на эту тему. Пастернак - один из 30 человек, которым Мандельштам читал стихи о Сталине. Пытаться угадать по этому списку, кто донёс, занятие неинтересное. А вот кто донёс в 1938 году, мы знаем – это был Ставский, который обратился непосредственно к Ежову с просьбой "решить вопрос о Мандельштаме", к письму было приложено экспертное заключение Павленко. Именно эти двое людей несут ответственность за гибель Мандельштама, 75-летие которой мы сейчас вынуждены отмечать в тяжёлое декабрьское время.

Решающую роль в судьбе поэта сыграло именно это стихотворение или не только в нём дело?

Безусловно, эта эпиграмма фигурирует в делах, протоколах допросов. Но Мандельштам одновременно был и фигурантом другого дела, которое разворачивалось в Ленинграде и по которому расстреляли Лившица и арестовали Заболоцкого. Но Мандельштам там был лишь фигурантом, а вообще им занималась Москва.

Сталин ведь читал эту эпиграмму?

Не сомневаюсь, что он её читал. Также я предполагаю – это уже гипотеза – что стихи ему понравились и польстили. То впечатление, которое Сталин производил на подвластные ему города и веси, тот страх, которым он смог стреножить своих подданных – вся эта атмосфера была ему только лестна, собственно, он этого и добивался. Он мог только мечтать о таком подтверждении, как эта эпиграмма. С моей точки зрения, это было ему отнюдь не оскорбительно, а именно лестно, потому что в стихах он представал как властитель, тиран, а именно к этому эффекту он и стремился.

В 1934-м году Осип Мандельштам отправляется в первую ссылку - сначала в Чердынь, затем в Воронеж. В 1937-м он возвращается в Москву. Освобождения удалось добиться усилиями его супруги Надежды Яковлевны и друзей-писателей?

Это произошло усилиями тех, кто хлопотал. И это были довольно сложные цепочки. Ахматова пошла в одни кабинеты, Пастернак - в другие. Ахматова ходила к Ломинадзе, а Пастернак пошел к Бухарину – скорее всего, сработала именно эта связка. Бухарин писал Сталину о Мандельштаме. И после этого раздался звонок в квартире Пастернака – звонил Сталин и разговаривал с ним о Мандельштаме. Так что здесь сыграло то, что можно было бы назвать гражданским обществом, неравнодушие писательской среды. А то, что Сталин принял такое решения, которое мы можем рассматривать как достаточно благоволящее к Мандельштаму, сравнительно нежёсткое – это следствие и этих усилий, и того реального эффекта, которого Сталин добился своим звонком. Ведь тем самым он совершил некое чудо, слух о котором распространился быстро. Это был май, готовился первый писательский съезд, и Сталин хотел выглядеть неплохо. И в данном свете Мандельштам польстил ему эпиграммой, и это было нетрудно. Сохранился автограф Сталина на соответствующем письме Бухарина, где написано примерно следующее: «как они смели арестовать Мандельштама!». Да, но кто такие эти «они»!

Почему же пошла "вторая волна" репрессий в отношении Мандельштама?

Хватит, поиграли в кошки-мышки – и хорош, сколько же можно! И так три года он неплохо жил на свою «сталинскую премию», хватит. К Ежову обратились Ставский с Павленко, но Ежов около месяца не давал чёткой реакции. Думаю, он всё это как-то вентилировал, может быть, даже и не с самим Сталиным. Но во всяком случае, это было особенное дело, потому что роль Сталина в судьбе Мандельштама по первому делу была известна тем, кто принимал следующее решение. И без санкции Сталина никакое решение было невозможным, а оно было таким. Время было такое. Излёт большого террора. Мандельштаму в каком-то смысле повезло, что эта волна не накрыла его летом 1937 года – тогда он мог запросто попасть в расстрельные списки. А так ему дали 5 лет трудовых лагерей – минимум, который давали в то время. Другое дело, что для него это было равносильно смерти, учитывая его физическое и душевное состояние. Он прожил всего 11 недель в том пересыльном лагере, куда попал.

Какова на самом деле причина смерти поэта? Тиф, сердце, общее истощение - известен ли исследователям диагноз?

На самом деле, источник один, и он не вызывает сомнений – официальные документы: свидетельство о смерти, протоколы дактилоскописта. Анализ тех свидетельств о гибели Мандельштама, которые сохранились, не говорит в пользу того, что это был не тиф. Да, в лагере был тиф, был карантин, и Мандельштама забирали в больницу, но тифа у него не нашли. Этому свидетелями были два-три человека – довольно много для такой ситуации. Нет необходимости так уж сильно оспаривать документы лагерных медиков. Такой искажающей страсти у них не было и не могло быть. Смертность была высокая, и не было ни смысла, ни возможности идти на фальсификацию документов о смерти. Вот - цитирую акт о смерти, врач Кресанов плюс дежурный медфельдшер. «Причина смерти: паралич сердца, артериальный склероз. Труп дактилоскопирован 27.12.1938». Тогда была полоса массовой смертности, и во время голода могли приписывать другие причины смерти. Но тогда, в отличие от ситуации с голодомором, не было в этом никакой практической необходимости. Даже документы, подтверждающие смерть, выдавались не автоматически, а только по запросу родственников. Надежда Яковлевна такой запрос послала, и почти через полтора года документы пришли ей на руки. Это достоверные сведения.

Если говорить о Мандельштаме сегодня, о его влиянии на современную литературу, то каково оно?

У него много последователей. В Мандельштамовском обществе мы собираем стихи, посвящённые ему – это сотни стихотворений, написанных как очень известными авторами, так и совершенно неизвестными. Влияние Мандельштама испытывала на себе вся русская поэзия ХХ века, соприкасавшаяся с его творчеством. Он сам писал Тынянову, что его стихи сливаются с русской поэзией, кое-что изменив в её структуре и составе. И сила чудесности его поэзии, безусловно, ощутима – особенно в лучших представителей поэтического цеха русской литературы. Некоторые считают это недостатком и борются с этим, некоторые – наоборот, видят в этом следование традициям и преемственность. Мне практически не доводилось встречать людей, за редкими исключениями, абсолютно не принимающих Мандельштама, отрицающих его волшебный поэтический дар, оспаривающих его значение. С тем, что это великий поэт, согласны практически все, и, скорее, можно видеть некоторую драку за то, чтобы написать имя Мандельштама на своём знамени.

Мария Москвичёва

Если говорить о причине ухода из жизни ПОЭТА, то следует забыть про все диагнозы, изложенные выше.

По сведениям Хазина, Мандельштам умер во время сыпного тифа.
Кто же такой Хазин, о котором упоминала Надежда (жена О. Мандельштама)?
Это доктор, который хорошо знал Мандельштама, так как лечил его в лагере. Он сообщал, что в тюрьме у поэта окончательно помутился рассудок. Его пришлось положить в больницу для душевнобольных, но и там его болезнь прогрессировала. Он всего опасался, отказывался от еды, подозревая, что в ней яд, и очень сильно похудел. Отказываясь от полноценного питания, он собирал объедки на помойке, где и заразился тифом. В то время в лагере не было лекарств от этой болезни, и его не смогли спасти.

Лишь в 1989 году удалось прочитать личное дело «на арестованного Бутырской тюрьмы» Осипа Мандельштама и установить, наконец, точную дату смерти поэта. В его личном деле существует акт о смерти О. Мандельштама, который составили врач и дежурный фельдшер лагеря. Исходя из этих документов и была предложена очередная, наиболее полная версия гибели поэта.

25 декабря 1938 года вдруг резко ухудшилась погода, начался ветер и пошёл снег. Ослабленный голодом Осип Мандельштам не сумел подняться с постели и выйти расчищать снег.

Отказ выйти на работу был равносилен самоубийству, но поэт действительно был очень болен и на другой день, 26 декабря, его перевели в лагерную больницу. Ещё сутки спустя, как указано в официальных документах, 27 декабря, в 12.30 он умер.

Вскрытие произведено не было, и точную причину смерти поэта сегодня, вероятно, определить не удастся. Однако его сильное истощение, а также тот факт, что на улице стоял сильный мороз, а у поэта наверняка не было тёплой одежды, дают основание полагать, что смерть наступила от естественных причин. Можно ли было его спасти? В наши дни, когда медицина творит чудеса, конечно. При желании его можно было спасти и в те годы, но не в условиях лагеря. Однако душевное состояние поэта говорит в пользу того, что даже если бы он и остался жив, то провёл бы остаток жизни в клинике для душевнобольных. Его болезнь прогрессировала, ещё более усугубляясь тяжёлыми условиями жизни. От этого поэта, скорее всего, не смогли бы вылечить и сегодня.

Осипа Мандельштама похоронили в начале 1939 года как простого лагерника, в общей могиле. Место его погребения было обнаружено почти полвека спустя, в конце 1990 года, искусствоведом Валерием Марковым.

После ликвидации территорию теперь уже бывшего лагеря отдали морскому экипажу Тихоокеанского флота. Воинская часть охраняла лагерь, который считался объектом особой государственной важности. В результате все лагерные захоронения были сохранены, благодаря чему и удалось обнаружить могилу.

О смерти Осипа Мандельштама и обнаружении места его захоронения писали в газетах, и люди, которые прошли через подобные испытания которым удалось выжить и которые всю жизнь боялись рассказать правду, теперь начали говорить её.

Таким образом мы получили достоверную информацию о гибели ПОЭТА. И сейчас мы убедимся в этом.

Задача данной статьи - выяснить причину ухода из жизни одного из величайших русских поэтов XX века ОСИПА МАНДЕЛЬШТАМА по его коду ПОЛНОГО ИМЕНИ.

Смотреть предварительно "Логикология - о судьбе человека".

Рассмотрим таблицы кода ПОЛНОГО ИМЕНИ. \Если на Вашем экране будет смещение цифр и букв, приведите в соответствие масштаб изображения\.

13 14 28 33 39 51 80 105 124 125 138 148 163 181 191 212 242 255 265 277 306 312 315 325 349
М А Н Д Е Л Ь Ш Т А М И О С И Ф Э М И Л Ь Е В И Ч
349 336 335 321 316 310 298 269 244 225 224 211 201 186 168 158 137 107 94 84 72 43 37 34 24

10 25 43 53 74 104 117 127 139 168 174 177 187 211 224 225 239 244 250 262 291 316 335 336 349
И О С И Ф Э М И Л Ь Е В И Ч М А Н Д Е Л Ь Ш Т А М
349 339 324 306 296 275 245 232 222 210 181 175 172 162 138 125 124 110 105 99 87 58 33 14 13

МАНДЕЛЬШТАМ ИОСИФ ЭМИЛЬЕВИЧ = 349 = 148-ЗАДОХНУЛСЯ + 201-ОТРАВИЛСЯ ДЫМОМ.

349 = 275-\ 148-ЗАДОХНУЛСЯ + 127-ОТРАВИЛСЯ \ + 74-ДЫМОМ.

349 = 222-\ 148-ЗАДОХНУЛСЯ + 74-ДЫМОМ \ + 127-ОТРАВИЛСЯ.

349 = 105-УДУШЬЕ + 244-ОТРАВИЛСЯ НАСМЕРТЬ.

349 = 232-\ 105-УДУШЬЕ + 127-ОТРАВИЛСЯ \ + 117-НАСМЕРТЬ.

349 = 163-ОТРАВИВШИЙСЯ + 186-УДУШЬЕ ОТ ДЫМА.

349 = 139-ОТРАВЛЕННЫЙ + 210-НАДЫШАЛСЯ ДЫМОМ.

349 = 275-\ 139-ОТРАВЛЕННЫЙ + 136-НАДЫШАЛСЯ \ + 74-ДЫМОМ.

Смотрим дешифровку отдельных столбцов:

139 = ОТРАВЛЕННЫЙ
______________________________________
222 = 148-ЗАДОХНУЛСЯ + 74-ДЫМОМ

163 = ОТРАВИВШИЙСЯ
___________________________________________________
201 = ЛЕТАЛЬНЫЙ ИСХОД = ОТРАВИЛСЯ ДЫМОМ

Код даты гибели: 27.12.1938. Это = 27 + 12 + 19 + 38 = 96 = ЗАДЫХАНИЕ.

Справка:

Dic.academic.ru›dic.nsf/ushakov/804550
ЗАДЫХАНИЕ, задыхания, ср. (мед.). Состояние удушья.

349 = 96-ЗАДЫХАНИЕ + 253-\ 88-ЕДКИЙ ДЫМ + 165-ЖИЗНЬ ЗАКОНЧЕНА \.

Смотрим столбец:

148 = ЗАДОХНУЛСЯ
________________________________________
211 = 46-ДЫМ + 165-ЖИЗНЬ ЗАКОНЧЕНА

211 - 148 = 63 = ГИБЕЛЬ.

252 = ОТРАВЛЕНИЕ ОРГАНИЗМА ЯДОМ = 89-КОНЧИНА + 163-ОТ ОТРАВЛЕНИЯ.

Код полной ДАТЫ ГИБЕЛИ = 252-ДВАДЦАТЬ СЕДЬМОЕ ДЕКАБРЯ + 57-\ 19 + 38 \-(код ГОДА ГИБЕЛИ) = 309.

309 = 96-ЗАДЫХАНИЕ + 213-УХОД ИЗ ЖИЗНИ ОТ ДЫМА, ОТРАВЛЕННЫЙ ВОЗДУХ.

Код числа полных ЛЕТ ЖИЗНИ = 176-ПЯТЬДЕСЯТ + 66-СЕМЬ = 242.

242 = ОКОНЧАНИЕ ЖИЗНИ ОТ ДЫМА = 94-ДЫМЛЕНИЕ + 148-ЗАДОХНУЛСЯ.

349 = 242-ПЯТЬДЕСЯТ СЕМЬ + 107-БЕЗДЫХАНЕН.

242-ПЯТЬДЕСЯТ СЕМЬ - 107-БЕЗДЫХАНЕН = 135 = 89-КОНЧИНА + 46-ДЫМ.

Цифры 94, 242 и 107 мы видим в верхней таблице.

Осип Эмильевич Мандельштам - русский поэт, прозаик, переводчик.

Происхождение

Будущий поэт родился 3 января 1891 г. в Варшаве в еврейской семье. При рождении ему было дано имя Иосиф. Отец, Эмилий Вениаминович Мандельштам (1856-1938), занимался торговлей кожевенными изделиями. Мать, Флора Овсеевна Вербловская (1866-1916), была профессиональным музыкантом. Эмилий Мандельштам являлся очень зажиточным человеком и числился в купцах первой гильдии. Соответственно, на него и его семью не распространялся закон о черте оседлости, действующий в царской по отношению к лицам еврейской национальности.

В 1897 г. семья приехала в столицу Российской империи, город . Они поселились в . Родители Мандельштама, передовые люди, не только прекрасно осознавали важность хорошего образования для сына, но и имели финансовую возможность дать его своему сыну. По желанию родителей в 1900 г. маленький Осип был отдан на обучение в Тенишевское коммерческое училище. В котором мальчик и проучился вплоть до 1907 г. Тенишевское училище славилось своим гуманитарным образованием. После окончания училища Мандельштам думал продолжить образование в Петербурге и даже подал документы на естественный факультет Санкт-Петербургского университета. Однако вскоре передумал, забрал документы, и отправился в Париж. Во Франции Мандельштам обучался в знаменитой Сорбонне, далее в Гейдельбергском университете. В бытность свою во Франции юноша серьёзно увлёкся французской поэзией, он с упоением читал стихи Бодлера, Верлена, Вийонома. Лестное знакомство с поэтом стало дополнительным толчком к занятиям самостоятельной литературной деятельностью.

В поэзии

В 1910 г. Мандельштам вернулся в Россию. В Петербурге он посещает лекции, организованные Вячеславом Ивановым, известным поэтом-символистом. В этом же году стихи Мандельштама впервые опубликовали. В журнале «Аполлон» напечатали целых пять его стихотворений. Осип Мандельштам был необычайно музыкален. По собственному признанию поэта, музыка вдохновляла его на создание поэтических образов. В детстве по настоянию мамы Осипа обучали музыке. И тут происходило удивительное дело, когда мальчик читал нотную грамоту, в его голове складывались стихи. В 1911 г. Мандельштам с целью систематизации знаний решил продолжить образование. Он вновь подаёт документы в Петербургский университет, на этот раз на историко-филологический факультет. Поэт проучился в нём с перерывами до 1917 г. Однако по воспоминаниям современников, частыми визитами на лекции юноша своих профессоров не баловал. Мандельштама занимали совсем другие материи, музы парили над ним.

В 1911 г. Мандельштам знакомится с , её мужа Гумилёва, он узнал ещё во Франции. Звёздная пара увлекла Мандельштама в яркий водоворот поэтических баталий. Он примыкает к созданному ими «Цеху поэтов». Вместе с друзьями молодой человек с восторгом проповедует новое поэтическое течение - акмеизм. Дружбу с уникальной парой Гумилёв - Ахматова поэт считал одним из главнейших событий в своей жизни. Незабываемые вечера в театральном кафе «Бродячая собака», навсегда остались в памяти поэта.

В 1913 г. Мандельштам выпустил первую книгу стихов «Камень». Книга получила весьма высокую оценку критиков. Двумя годами позже произошло его знакомство с сёстрами Цветаевыми - Анастасией и . Встреча произошла в Коктебеле, в доме художника и поэта Максимилиана Волошина, куда был приглашён и Мандельштам. Максимилиан Волошин славился своим гостеприимством, в его доме всегда обретались лучшие люди русского искусства. Поэты, художники, писатели двух столиц всегда были желанными гостями Коктебельской дачи. В то незабываемое лето Мандельштам пламенно влюбляется в Марину Цветаеву. В 1916 г. он приехал к ней в , чтобы рассказать о своей любви. Они гуляли по древней столице, читали друг другу стихи. Мандельштам, уроженец холодного Петербурга, благодаря Цветаевой познакомился с Москвой, городом без которого невозможно прочувствовать русскую душу.

Гражданин поэт

Наступил 1917 г., по России пронеслись вихри двух революций. Мандельштам, наряду со многими представителями русской интеллигенции, с одобрением принял Февральскую революцию, но к Октябрьской отнёсся весьма настороженно, и не без оснований. Однако, поначалу всё шло хорошо, Мандельштам активно работал в газетах, много печатался, участвовал в публичных чтениях. Его стихи нравились людям, он обрёл успех и известность.

В 1919 г., будучи в Киеве, Мандельштам познакомился со своей будущей женой - Надеждой Яковлевной Хазиной. Официально влюблённые поженились в 1922 г., в этом же году у поэта была опубликована новая книга стихов под названием «Tristia». Наступило сумбурное время гражданской войны, поэт вместе с женой, много ездит по России, Украине и Грузии. Их быт абсолютно не устроен, у супругов даже нет своего угла. В начале двадцатых годов, Мандельштам подружился с . В 1923 г. в свет выходит ещё одна его стихотворная книга - «Вторая книга», которая была посвящена жене поэта. В эти годы Мандельштам создал несколько успешных прозаических произведений. Поэт в совершенстве знающий несколько европейских языков, очень много работал над стихотворными переводами.

В 1928 г. был напечатан сборник стихов «Стихотворения». Это стал последний сборник стихов, напечатанный при жизни поэта. В 1930 г. Осип Мандельштам создал очерк «Четвёртая проза», представляющий собой тонкую, яркую сатиру на существующие в стране порядки. В этот же период по протекции наркома Николая Бухарина поэт вместе с супругой отправился в командировку в Армению. В Эриване Мандельштамы познакомились с талантливым человеком, учёным-биологом Борисом Кузиным, очень скоро их стала связывать самая тесная дружба. Личность Бориса Кузина произвела неизгладимое впечатление на поэта и его жену, по его собственному признанию многие стихи и проза могли быть не написаны, если бы не их общение с Кузиным. После расставания семья Мандельштамов и Кузин состояли в активной многолетней переписке. Результатом поездки на Кавказ стала интереснейшая повесть «Путешествие в Армению». Мандельштам вновь проявил себя как одарённейший прозаик. Однако советская критика тут же обругала его повесть. Самостоятельно изучив итальянский язык и прочитав в оригинале «Божественную комедию» Данте, Мандельштам выпустил блестящее эссе - «Разговор о Данте».

В 1933 г. Мандельштам в небольшом кругу друзей прочитал стихотворение «Мы живём, под собою не чуя страны», тем самым подписал себе смертный приговор. Чуть позднее, поэт прочитал стихотворение своему другу Борису Пастернаку, тот порекомендовал немедленно забыть и более никому не читать это произведение, но было уже поздно. Творение поэта начало свой вечный путь, его читали, переписывали, втихомолку передавали из уст в уста. Началась травля Мандельштама, его нигде не печатали, оставалась только работа над переводами. Какой-то «доброжелатель» написал на поэта донос. В 1934 г., в ночь с 13 на 14 мая, Мандельштама арестовали и отправили в ссылку в , город на севере . В ссылке поэт попытался покончить жизнь самоубийством, выбросился из окна. Надежда Мандельштам предпринимала отчаянные попытки облегчить участь мужа. Она писала письма в высокие инстанции, задействовала все свои связи, и вновь помог Николай Бухарин. После его заступничества Мандельштамы могли самостоятельно определить место своей ссылки, супруги выбрали . Там Мандельштамы жили в самой настоящей нищете, изредка оставшиеся друзья помогали им деньгами. Поэт подрабатывал в местных газетах и в театре. В Воронеже он написал цикл стихов «Воронежские тетради», которые считаются лучшими за весь период его творчества.

В 1937 г. срок ссылки заканчивается, Мандельштаму разрешают выехать в Москву. Однако уже в 1938 г. на стол наркома внутренних дел Н. И. Ежова ложится заявление от секретаря Союза писателей СССР В. Ставского, в нём предлагалось «решить вопрос о Мандельштаме», его стихи представлены как похабные и клеветнические. И вопрос был решён, причём незамедлительно. В ночь с 1 на 2 мая 1938 г. Мандельштама повторно арестовывают и отправляют по этапу в пересылочный лагерь на Дальний Восток.

27 декабря 1938 г. Осип Эмильевич Мандельштам скончался. Он умер там же, в пересылочном лагере, и вместе с другими умершими его тело пролежало непогребённым до весны. На лагерном сленге трупы людей, умерших в зимний период, время, когда их невозможно было захоронить, назывались «зимним штабелем». В одном из таких штабелей и покоится ныне тело Осипа Мандельштама. Основная версия причины смерти поэта - смерть от тифа.

Совесть - лучшее наследие

Осип Мандельштам был настоящим поэтом и гражданином, он не умел и не желал приспосабливаться. И как следствие, поэт стал одной из десятков миллионов жертв, перемолотых в кровавом месиве сталинских лагерей. В высшей степени интеллигент, утончённая натура, Осип Мандельштам, в отличие от множества своих собратьев по перу, не пошёл на сделку с совестью. Поэт предпочёл высказать правду и за это поплатился жизнью. Его современники - люди, жившие в то страшное время, когда за каждый неверный шаг, за каждое случайно вырвавшееся слово, могли расстрелять. Услышали голос правды, осознали, что есть общность людей, которые готовы бороться с режимом. А если есть те, кто хочет и может сопротивляться, то есть надежда на избавление в будущем.

Осип Мандельштам был реабилитирован лишь 1956 г. Его жена Надежда Яковлевна Мандельштам бережно сохранила множество неизданных рукописей поэта. До шестидесятых годов его стихи можно было почитать только в самиздате. Лишь с наступлением хрущёвской оттепели стихи поэта обрели всемирную славу. Его произведения попали за границу, они были напечатаны в США и Германии. Мандельштам был назван последним настоящим поэтом сталинской эпохи. В России наиболее полное собрание его произведений появилось лишь 1973 г.

Дмитрий Сытов

Осип Мандельштам – известный поэт, стихами которого зачитывается не одно поколение. За свою жизнь Осип пережил много чего: на его глазах сменялась власть, происходили революции. Все это, естественно, отразилась в творчества автора. Помимо стихов Мандельштам писал прозу, очерки, эссе, различные переводы и критику.

Великий поэт родился в Варшаве в 1891 году. Как только Осип родился, его семья переехала в Петербург. Мандельштам с 1900 года по 1907 был учеником Тенишевского училища. Как только Осип оканчивает учебу, его родители отправили в Париж, а после – в Германию. Именно в Сорбонне Мандельштам познакомился с Гумилёвым и увлекается французской поэзией.

По семейным обстоятельствам Осип вынужден вернуться на родину в 1911 году. В это же время он был зачислен на исторический факультет Петербургского университета, однако, в 1917 году юношу отчисляют. Мандельштам в это время начал интересоваться идеологией марксизма и проповедовал ее. Осип, как творческая личность начал формироваться, когда был во Франции. Его первое стихотворение увидело свет в 1910 году в одном из журналов.

В те времена было заведено, что поэт не может быть один, ему нужны собраться. Существовало такое общество, как «Цех поэтов» в которое входили известные люди: Гумилёв, Ахматова, Городецкий и Мандельштам. В ранние годы Осипу по душе был больше символизм, однако, со временем поэт переключился на акмеизм. Уже в 1913 году вышел первый сборник Мандельштама в духе акмеизма, который носил название «Камень». В это же время поэт знакомится с новыми личностями: Блоком и Цветаевой.

Началась Первая мировая война, из-за здоровья Осип не попал на фронт. Однако, события 1917 года выразительно и ярко описываются в стихах поэта. Его взгляды значительно поменялись, Мандельштам стал на сторону большевиков. В его копилке шедевров есть огромное количество стихов, которые были против царизма. Именно в этот период Осип получает огромную известность. Его печатают во многих журналах. По неизвестным причинам Мандельштам переехал в Киев. Там он находит свою любовь и вступает в брак с Надеждой Хазин. Спустя какое-то время Осип уезжает в Грузию.

В сборник Tristia Мандельштам показывает все свое отношение к советской власти и двум революциям. После этого поэт впал в поэтический кризис, очень редко радуя своих поклонников стихами. Редко Осип берется за прозу или переводы. Его последний сборник стихов под названием «Стихотворения» вышел в 1928 году. После этого автор практически не писал, так как был подвергнут репрессиям Сталина.

Доклад 2

Мандельштам Осип Эмильевич родился 15 января в 1891 году. Он родился в Варшаве. Эмилий Мандельштам владел своей мастерской и занимался изготовлением перчаток. Старший Мандельштам состоял в купеческом обществе. Хорошее состояние и звание давали отцу поэта жить по общепринятым законам, не подчиняясь еврейским традициям. Мать Осипа была музыкантшей. В 1897 году семейство перебралось в Петербург. В 1907 году литературовед закончил Тенишевское учебное заведение. В том же году литературовед подал заявление на зачисление в физико-математический институт. К октябрю Мандельштам отказался от учебы и забрал документы, и уехал в Париж.

В 1908 – 10 годы прозаик обучался в институтах Гейдельберга и Сорбонна. В годы обучения поэт познакомился с Николаев Гумилевым. По совету Николая Осип начал изучать произведения французских писателей как Верпен, Бодлер и Вийон. Через год отец был разорен и будущий литературовед не смог продолжить учебу в Европейских странах. Чтобы получить квоту в Петербургском высшем учебном заведении поэт прошел обряд крещения у священника. После чего литературоведа сразу же зачислили на факультет филологии и физики. Во время обучения Мандельштам несколько раз гостил в доме Гумилева и имел честь познакомиться с Анной Ахматовой.

Творческие поиски и обучение подтолкнули поэта написать книгу со стихотворениями «Камень». Первое знакомство Мандельштама с сестрами Цветаевыми произошла в 1915 году. После окончания Октябрьской контрреволюции Осип устроился на работу в местное издательство «Наркомпрос». Спустя 4 года Мандельштам познакомился с Надеждой Хазиной, которая стала его супругой. После начала гражданской войны поэт вместе с Надеждой скитался по землям Украины, России и Грузии. В 1922 году литературовед познакомился с Борисом Пастернаком и женился на Надежде.

Вторая книга со стихами поэта была посвящена мировой войне. Книгу поэта «Скорбные элегии» впервые выпустили в 1922 году в Берлине. Спустя год прозаик написал книгу, посвященную своей супруге. С 1925 по 1930 годы у поэта наступил творческий кризис. За 5 лет Мандельштам написал прозу уже к существующему произведению «Шум времени». К 1928 году поэт написал произведения «Стихотворения» и «О поэзии». К 1930 году литературовед закончил еще одну прозу и уехал в Армению. В Ереване стихотворец познакомился с микробиологом Борисом Кузиным, ставшим его лучшим другом. Дружбу с Кузиным стихотворец изобразил в «Путешествии в Армению». Несмотря на полное развитие творческих способностей, Мандельштаму не получается создать ни один шедевр. Он занимается независимым изучением итальянского языка и изучает «Божественную комедию». В 1933 году литературовед создал эссе на тему «Беседа о Данте».

В 1933 году поэт сочиняет антисталинские стихи. Его читает несколько тысяч человек. По доносу в 1934 году переводчика задержали и отослали на каторгу в Чердынь. По прощению Николая Бухарина дело поэта пересматривают и отправляют его в Воронеж до окончания каторги. В жизни литературоведа настала настоящая нищета. Семья жила на деньги, полученные от друзей. В 1937 все обвинения с Мандельштама были сняты. После переезда с Воронежа через год литературовед повторно арестовали и посадили в Бутырскую тюрьму. Осип Мандельштам скончался в 1938 году 27 декабря в тюрьме. Место захоронения стихотворца до настоящего времени неизвестно.

Михаил Юрьевич Лермонтов известен миру, как великий писатель и поэт, прозаик и художник, повлиявший на творчество будущих поколений, смело высказывающий свои философские мысли и вопросы

Черное море сообщение доклад (2, 3, 4 класс окружающий мир)

Многие ученые предполагают, что Черное море около 8 тыс. лет назад было бессточным пресным озером. Поднятие уровня Мирового океана в послеледниковом периоде привело к формированию турецких проливов: Дарданеллы, Мраморного моря, Босфора.

Осип Эмильевич (Иосиф Хацкелевич) Мандельштам – живший в России и СССР поэт и эссеист еврейской национальности. Родился 3 (15) января 1891, умер предположительно 27 декабря 1938. [Краткие сведения о нём см. в статьях Осип Мандельштам - краткая биография , Творчество Мандельштама - кратко .]

Мандельштам родился в Варшаве (принадлежавшей тогда Российской империи) в состоятельной семье польских евреев. Отец его был перчаточником; мать, музыкантша Флора Вербловская, состояла в родстве с известным литературоведом С. Венгеровым. Вскоре после рождения сына семья переехала в Санкт-Петербург. В 1900 году юный Осип поступил там в престижное Тенишевское училище.

Осип Мандельштам. Жизнь и творчество

В октябре 1907, пользуясь богатыми средствами родителей, Осип уехал за границу, где провёл несколько лет, объездил ряд европейских стран, учился в парижской Сорбонне и в германском гейдельбергском университете. Когда в 1911 материальное положение его семьи ухудшилось, Мандельштам вернулся в Россию и продолжил образование на романо-германском отделении историко-филологического факультета санкт-петербургского университета. В это время он перешёл из иудейской религии в методизм (одно из протестантских исповеданий) – говорят, что с целью избавиться от «процентной нормы» при приёме в университет. В Петербурге Осип учился очень неровно и курса не закончил.

В годы революции 1905-1907 Мандельштам симпатизировал крайним левым партиям – социал-демократам и эсерам , увлекался марксизмом . После пребывания за границей (где слушал лекции А. Бергсона и полюбил поэзию Верлена , Бодлера и Вийона) он изменил мировоззрение, увлёкся идеалистическим эстетством и одно время посещал в Петербурге собрания Религиозно-философского общества. В поэзии Осип Мандельштам поначалу тяготел к символизму , однако в 1911 он и ещё несколько молодых российских авторов (Николай Гумилёв , Сергей Городецкий и др.) создали группу «Цех поэтов» и основали новое художественное течение – акмеизм . Их теории были противоположны символистским. Вместо туманной расплывчатости и таинственного мистицизма акмеисты призывали придать поэзии, отчётливость, ясность, наполнить её реалистическими образами. Мандельштам написал манифест нового движения («Утро акмеизма», 1913, опубликован в 1919). В 1913 он опубликовал свой первый стихотворный сборник «Камень», чьё «осязаемое» название соответствовало акмеистским принципам.

По некоторым сведениям, Мандельштам имел любовную связь с Анной Ахматовой , хотя та всю жизнь настаивала, что между ними не было ничего кроме близкой дружбы. В 1910 он был тайно и без взаимности влюблён в грузинскую княжну и светскую львицу Санкт-Петербурга Саломею Андроникову, которой посвятил поэму «Соломинка» (1916). С января по июнь 1916 поэт имел недолгую связь с Мариной Цветаевой .

Во время Первой Мировой войны Мандельштам не был мобилизован в армию из-за «сердечной астении». В эти годы он писал «антимилитаристские» стихи («Дворцовая площадь», «Собирались эллины войною...», «Зверинец»), возлагая вину за кровопролитие на все державы, но особенно на русского царя.

ПЛАН.

1. Первые творческие годы

· Мандельштам и акмеизм.

· Первая книга стихов.

· "Тристии" – вторая книга.

· Тема любви у Осипа Мандельштама.

· Восприятие Мандельштамом революции и гражданской войны.

2. Проза Мандельштама.

5. Эпиграмма на Сталина.

· Реакция современников.

· "Но ведь он же мастер".

· Вымученная "ода Сталину".

· Перелом в душе поэта.

· Попытка оправдать вождя.

7. Воронеж.

· Любимые поэты Мандельштама.

· Любовь к искусству.

· Тревожный январь.

8. Конец благополучия.

· Полная изоляция.

· Второй арест Мандельштама.

· Гибель поэта.

В двадцатых числах октября 1938 года Осип Эмильевич Мандельштам писал брату Александру и жене Надежде Яковлевне: "Дорогой Шура! Я нахожусь – Владивосток, УСВИТЛ, 11 барак. Из Москвы из Бутырок этап 9 сентября, приехали 12 октября. Здоровье очень слабое, истощён до крайности, исхудал, не узнаваем почти, но посылать деньги, вещи и продукты – не знаю, есть ли смысл. Попробуйте всё-таки. Очень мёрзну без вещей…". Это, видимо, последние дошедшие до нас строки поэта. 27 декабря Осип Эмильевич Мандельштам умер в больничном в пересыльном лагере под Владивостоком. Ему было сорок семь лет. Меньше чем полвека отмерила ему судьба, но тридцать лет жизни он безраздельно посвятил поэзии. Никогда и ни в чём он не изменял своему призванию, поэт предпочитал позицию живущего вместе с людьми, создающего насущно необходимое людям. Наградой ему были гонения, нищета, наконец, гибель. Но оплаченные такой ценой стихи, в течение десятилетий не печатавшиеся, жестоко преследуемые остались жить – и теперь входят в наше сознание, как высокие образцы достоинства, силы человеческого гения.

Осип Эмильевич Мандельштам родился 3 (15) января 1891 года в Варшаве в семье коммерсанта, так и не сумевшего создать состояние. Но родным городом стал для Поэта Петербург: здесь он вырос, окончил одно из лучших в тогдашней России Тенишевское училище. Здесь он пережил революцию 1905 года. Она воспринималась как "слава века" и дело доблести. Первые два стихотворения Мандельштама, напечатанные в училищном журнале в 1907году – по стилю добросовестно народнические, по духу пламенно революционные: "Синие пики обнимутся с вилами и обагрятся в крови…"

К поэзии его толкнули уроки символиста В.В.Гипплуса, который читал в училище русскую словесность. Затем Мандельштам учился на романо-германском отделении филологического факультета университета. Вскоре после этого он покинул город на Неве. Мандельштам ещё будет возвращаться сюда, "в город знакомый до слёз, до прожилок, до детских припухших желез". Встречи со "столицей северной", "Петрополем прозрачным", где "каналов узкие пеналы подо льдом ещё черней", будут частыми в стихах, порождённых и чувством причастности своей судьбы к судьбе родного города, и приклонением перед его красотой.

В 1910 году становится бесспорным "кризис символизма" – исчерпанность политической системы. В1911 году молодые поэты из выучеников символизма, желая искать новые пути, образуют "Цех поэтов" – организацию под председательством Н. Гумилёва и С. Городецкого. В1912 году внутри Цеха поэтов образуется ядро из шести человек, назвавших себя акмеистами. Это были Н. Гумилёв, С. Городецкий, А. Ахматова, О. Мандельштам, М. Зенкевич и В. Нарбут. Более несхожих поэтов трудно было вообразить. Группа просуществовала два года и с началом мировой войны распалась; но Ахматова и Мандельштам продолжали ощущать себя "акмеистами" до конца дней, и у историков литературы слово "акмеизм" всё чаще стало означать совокупность обоих творческих особенностей именно этих двух поэтов.

Акмеизм для Мандельштама – "сообщничество сущих в заговоре против пустоты и небытия. Любите существование вещи больше самой вещи и своё бытие больше самих себя – вот высшая заповедь акмеизма". И второе – создание вечного искусства.

Осипу Эмильевичу было очень важно почувствовать себя в кругу единомышленников, хотя бы и очень узком. Он мелькал в Цехе поэтов на дискуссиях и выставках, в богемном подвале "Бродячая собака". Вскинутый хохол, торжественность, ребячливость, задор, бедность и постоянное житьё взаймы – таким он запомнился современникам. В 1913 году он печатает книжку стихов, в 1916 году она переиздаётся, расширенная вдвое. Из ранних стихов книгу вошла лишь малая часть – не о "вечности, а о милом и ничтожном". Книга вышла под заглавием "Камень". Архитектурные стихи – сердцевина мандельштамовского "Камня". Именно там акмеический идеал высказан как формула:

Но чем внимательней, твердыня Notre-Dame ,

Я изучал твои чудовищные рёбра,

Тем чаще думал я: из тяжести недоброй

И я когда-нибудь прекрасное создам.

Последние стихотворения "Камня" писались уже в начале мировой войны. Как и все, Мандельштам встретил войну восторженно, как все, разочаровался через год.

Революцию он принял безоговорочно, связывая с ней представления о начале новой эры – эры утверждения социальной справедливости, подлинного обновления жизни.

Ну что ж, попробуем: огромный, неуклюжий

Скрипучий поворот руля.

Земля плывёт. Мужайтесь, мужики,

Как плугом, океан деля.

Мы будем помнить в житейской стуже,

Что десяти небес нам стоила земля.

Зимой 1919 года открывается возможность поехать на менее голодный юг; он уезжает на полтора года. Первой поездке он посвятил потом очерки "Феодосия". По существу именно тогда решался для него вопрос: эмигрировать или не эмигрировать. Эмигрировать он не стал. А о тех, кто предпочёл эмиграцию, он писал в двусмысленном стихотворении "Где ночь бросает якоря…": "Куда летите вы? Зачем от древа жизни вы отпали? Вам чужд и страшен Вифлеем, И яслей вы не увидали…"

Весной 1922 года Мандельштам возвращается с юга и поселяется в Москве. С ним молодая жена, Надежда Яковлевна. Осип Эмильевич и Надежда Яковлевна были совершенно неразделимы. Она была вровень своему мужу по уму, образованности, огромной душевной силе. Она, безусловно, являлась моральной опорой для Осипа Эмильевича. Тяжёлая трагическая его судьба стала и её судьбой. Этот крест она сама взяла на себя и несла его так, что, казалось, иначе и не могло быть. "Осип любил Надю невероятно и неправдоподобно", – говорила Анна Ахматова.

Осенью 1922 года в Берлине выходит маленькая книжка новых стихов "Тристии". (Мандельштам хотел назвать её "Новый камень".) В1923 году она переиздаётся в изменённом виде в Москве под заглавием "Вторая книга" (и с посвящением Наде Хазиной). Стихи "Тристий" резко непохожи на стихи "Камня". Это новая вторая поэтика Мандельштама.

В стихотворении "На розвальнях…" тема смерти вытеснила тему любви. В стихах о любимом голосе в телефоне ("Твоё чудесное произношение…") являются неожиданные строки: "пусть говорят: любовь крылата, – смерть окрылённее стократ". Тема смерти пришла к Мандельштаму тоже из собственного душевного опыта: в 1916 году умерла его мать. Просветляющий вывод лишь стихотворение "Сестры – тяжесть и нежность…": жизнь и смерть круговорот, роза рождается из земли и уходит в землю, а память о своём единичном существовании она оставляет в искусстве.

Но гораздо чаще и тревожнее пишет Мандельштам не о смерти человека, а о смерти государства. Эта поэтика была откликом на катастрофические события войны и революции. Три произведения подводят итог этому революционному периоду творчества Мандельштама – три и ещё одно. Прологом служит маленькое стихотворение "Век":

Век мой, зверь мой, кто сумеет

Заглянуть в твои зрачки

И своею кровью склеит

Двух столетий позвонки?

Веку перебили спинной хребет, связь времён прервана, и это грозит гибелью не только старому веку, но и новорожденному.

Из современников Мандельштама, может быть, один только Андрей Платонов мог уже тогда столь же остро ощутить трагедию эпохи, когда котлован, что готовился под строительство величественного здания социализма, становился для многих работающих там могилой. Среди поэтов Мандельштам был едва ли не единственным, кто так рано смог рассмотреть опасность, угрожающую человеку, которого без остатка подчиняет себе время. "Мне на плечи кидается век-волкодав, Но чем же не волк я по крови своей…" Что же в эту эпоху происходит с человеком? Отделять свою судьбу от судьбы народа, страны, наконец, от судеб современников Осип Эмильевич не хотел. Он твердил об этом настойчиво и громко:

Пора вам знать: я тоже современник,

Я человек эпохи Москвошвея,

Смотрите, как на мне топорщится пиджак,

Как я ступать и говорить умею!

Попробуйте меня от века оторвать! –

Ручаюсь вам, себе свернёте шею!

В жизни Мандельштам не был ни борцом, ни бойцом. Ему ведомы были обычные человеческие чувства, и среди них – чувство страха. Но, как подметил умный и ядовитый В. Ходасевич, в поэте уживалась "заячья трусость с мужеством почти героическим". Что касается стихов, то в них обнаруживается лишь то свойство натуры поэта, что названо последним. Поэт не был мужественным человеком в расхожем смысле слова, но упорно твердил:

Чур! Не просить, не жаловаться! Цыц!

Не хныкать!

Для того ли разночинцы

Рассохлые топтали сапоги, чтоб я теперь их предал?

Мы умрём, как пехотинцы,

Но не прославим ни хищи, ни поденщины, ни лжи!

Однако тщетно искать в поэзии Мандельштама единообразное отношение к событиям 17-го года. Да и вообще, определённые политические мнения встречаются у поэтов редко: они воспринимают реальность слишком по-своему, особым чутьём. Мандельштам считал противоречивость непременным свойством лирики.

Между 1917 и 1925 годами мы можем расслышать в поэзии Мандельштама несколько противоречивых голосов: тут и роковые предчувствия, и мужественное приятие "скрипучего руля", и всё более щемящая тоска по ушедшему времени и золотому веку.

В первом стихотворении, навеянном февральскими событиями, Мандельштам прибегает к посредству исторического символа: коллективный портрет декабриста, соединяющий черты античного героя, немецкого романтика и русского барина, несомненно, дань бескровной революции:

Тому свидетельство языческий Сенат –

Сии дела не умирают.

Но уже проскальзывает беспокойство за будущее:

О сладкой вольности гражданства!

Но жертвы не хотят слепые небеса:

Вернее труд и постоянство.

Этому тревожному чувству было суждено вскоре оправдаться. Гибель эсера, комиссара Линде, убитого толпой взбунтовавшихся казаков, вдохновила Мандельштама на гневные стихи, где "октябрьскому времёнщику" Ленину, готовящему "ярмо насилия и злобы", противопоставляются образы чистых героев – Керенского (Уподобленного Христу!) и Линде, "свободного гражданина, которого вела Психия".

И если для других восторженный народ

Венки сбивает золотые –

Благославить тебя в далёкий ад сойдёт

Столпами лёгкими Россия.

Ахматова, в отличие от большинства поэтов, ни на минуту не соблазнилась опьянением свободы: за "весёлым, огненным мартом" (З. Гиппиус) она предчувствовала роковой исход похме лья. Обращаясь к современной Касандре, Мандельштам восклицает:

И в декабре семнадцатого года

Всё потеряли мы, любя… –

И, в свою очередь, становясь глашатаем бедствий, предрекает будущую трагическую судьбу "царскосельской весёлой грешнице":

Когда-нибудь в столице малой,

На скифском празднике, на берегу Невы,

При звуках омерзительного бала

Сорвут платок с прекрасной головы.

Мандельштам отказывается от пассивного восприятия революции: он как бы даёт на неё согласие, но без иллюзий. Политическая тональность – впрочем у Мандельштама она всегда меняется. Ленин уже не "октябрьский времёнщик", а "народный вождь, который в слезах берёт на себя роковое бремя" власти. Ода служит продолжением плачу над Петербургом, она воспроизводит динамический образ идущего ко дну корабля, но и ему отвечает. По примеру пушкинского "Пира во время чумы" поэт строит своё стихотворение на контрасте немыслимого прославления:

Прославим, братья, сумерки свободы, –

Великий сумеречный год.

Прославим власти сумеречное бремя,

Её невыносимый гнёт.

Прославляется непрославимое. Встающее солнце невидимо: оно скрыто ласточками, связанными "в легионы боевые", "лес тенёт" обозначает упразднение свобод. Центральный образ "корабля времени" – двойственен, он идёт ко дну, в то время как земля продолжает плыть. Мандельштам принимает "огромный неуклюжий, скрипучий поворот руля" из "сострадания к государству", как он объяснит впоследствии, из солидарности с этой землёй, когда бы её спасение стоило бы "десяти небес".

Несмотря на эту двойственность и неясность, ода вносит новое измерение в русскую поэзию: активное отношение к миру независимо от политической установки.

Сведя этот расчёт со временем, замолкает: после "1 января" – за два года четыре стихотворения, а потом пятилетнее молчание. Он переходит на прозу: в 1925 году появляются воспоминания "Шум времени" и "Феодосия" (тоже сведение счётов со временем), в 1928 году – повесть "Египетская марка". Стиль этой прозы продолжает стиль стихов: такая же кратность, такая же предельная образная нагрузка каждого слова.

С 1924 года поэт живёт в Ленинграде, с 1928 года – в Москве. На жизнь приходится зарабатывать переводами: 19 книг за 6 лет, не считая редактур. Пытаясь спастись от этой обессиливающей работы, он уходит работать в газету "Московский комсомолец". Но оказывается ещё тяжелее.

С возвращением к стихам Мандельштам вернул себе чувство личной значимости. Зимой 1932-33 годов прошло несколько его авторских вечеров, "старая интеллигенция" принимала его с почётом; Пастернак говорил: "Я завидую вашей свободе". За десять лет Осип Эмильевич очень постарел и молодым слушателям казался "седобородым патриархом". С помощью Бухарина он получает пенсию и заключает договор на двухтомное собрание сочинений (которого так и не вышло).

Но это только подчёркивало его несовместимость с тоталитарным режимом в литературе. Редкая удача – получение квартиры – вызывает у него порыв к некрасовскому бунту, потому что квартиры дают только приспособленцам. Нервы его все в напряжении, в стихах сталкиваются "до смерти хочется жить" и "я не знаю, зачем я живу", он говорит: "теперь каждое стихотворение пишется так, будто завтра смерть". Но он помнит: смерть художника есть "высший акт его творчества", об этом он писал когда-то в "Скрябине и христианстве". Толчком послужило стечение трёх обстоятельств 1933 года. Летом в Старом Крыму он видел моровой голод, последствие коллективизации, и это всколыхнуло эсеровское народолюбие.

Теперь, в ноябре 1933 года Осип Мандельштам написал небольшое, но смелое стихотворение, с которого начался его мученический путь по ссылкам и лагерям.

Мы живём, под собою не чуя страны,

Наши речи за десять шагов не слышны,

А где хватит на полразговорца, –

Там припомнят кремлёвского горца

Его толстые пальцы, как червы, жирны,

А слова, как пудовые гири верны.

Тараканьи смеются усища,

И сияют его голенища.

А вокруг его сброд тонкошеих вождей,

Он играет услугами полулюдей.

Кто свистит, кто мяучит, кто хнычет,

Он один лишь бабачит и тычит.

Как подковы куст за указом указ –

Кому в пах, кому в лоб, кому в бровь, кому в глаз.

Что ни казнь у него, – то малина

И широкая грудь осетина.

Эту эпиграмму на Сталина читает он под великим секретом не менее, чем четырнадцати лицам. "Это самоубийство", – сказал ему Пастернак и был прав. Это был добровольный выбор смерти. Анна Ахматова на всю жизнь запомнила, как Мандельштам вскоре после этого сказал ей: "Я к смерти готов". В ночь с 13 на 14 мая Осип Эмильевич был арестован.

Друзья и близкие поэта поняли, что надеяться не на что. Осип Мандельштам говорил, что с момента ареста он всё время готовился к расстрелу: "Ведь это у нас случается и по меньшим поводам". Следователь прямо угрожал расстрелом не только ему, но и всем сообщникам. (Т.е. тем, кому Мандельштам прочёл стихотворение).

И вдруг произошло чудо.

Мандельштама не только не расстреляли, но даже не послали "на канал". Он отделался сравнительно лёгкой ссылкой в Чердынь, куда вместе с ним разрешили выехать его жене. А вскоре и эта ссылка была отменена. Мандельштамам было разрешено поселиться где угодно, кроме двенадцати крупнейших городов. Осип Эмильевич и Надежда Константиновна наугад назвали Воронеж.

Причиной "чуда" была фраза Сталина: "Изолировать, но сохранить".

Надежда Яковлевна считает, что тут возымели своё действие хлопоты Бухарина. Получив записку от Бухарина, Сталин позвонил Пастернаку. Сталин хотел получить от него квалифицированное заключение о реальной ценности поэта Осипа Мандельштама. Он хотел узнать, как котируется Мандельштам на поэтической бирже, как ценится он в своей профессиональной среде.

Мандельштам говорит жене: "Поэзию уважают только у нас. За неё убивают. Только у нас. Больше нигде…"

Уважение Сталина к поэтам проявлялось не только в том, что поэтов убивали. Он прекрасно понимал, что мнение о нём потомков во многом будет зависеть от того, что о нём пишут поэты.

Узнав, что Мандельштам считается крупным поэтом, он решил до поры до времени его не убивать. Он понимал, что убийством поэта действие стихов не остановишь. Убить поэта – пустяки. Сталин был умнее. Он хотел заставить Мандельштама написать другие стихи. Стихи, возвеличивающие Сталина.

Стихи, возвеличивающие Сталина, писали многие поэты. Но Сталину было нужно, чтобы его воспел именно Мандельштам.

Потому что Мандельштам был "чужой". Мнение "чужих" было для Сталина очень высоко. Будучи сам неудавшимся стихотворцем, в этой области Сталин особенно безотчётно готов был прислушаться к мнению авторитетов. Не зря он так настойчиво домогался у Пастернака: "Но ведь он же мастер? Мастер?" В ответе на этот вопрос для него было всё. Крупный поэт – это значило крупный мастер. А если мастер, значит, сможет возвеличить "на том же уровне мастерства", что и разоблачал.

Мандельштам понял намерения Сталина. Доведённый до отчаяния, загнанный в угол, он решил попробовать спасти жизнь ценой нескольких вымученных строк. Он решил написать ожидаемую от него "оду Сталину".

Вот как вспоминает об этом Надежда Яковлевна: "У окна в портнихиной комнате стоял квадратный стол, служивший для всего на свете. Осип, прежде всего, завладел столом и разложил стихи и бумагу… Для него это было необычайным поступком – ведь стихи он сочинял с голоса и в бумаге нуждался только в самом конце работы. Каждое утро он садился за стол и брал в руки карандаш: писатель как писатель¼ Но не проходило и получаса, как он вскакивал и начинал проклинать себя за отсутствие мастерства".

В результате явилась на свет долгожданная "Ода", завершающаяся такой торжественной концовкой:

И шестикратно я в сознаньи берегу

Свидетель медленный труда, борьбы и жатвы,

Его огромный путь через тайгу

И ленинский октябрь – до выполненной клятвы.

¼¼¼¼¼¼¼¼¼¼¼¼¼¼¼¼¼¼¼¼¼¼

Правдивей правды нет, чем искренность бойца:

Для чести и любви, для доблести и стали.

Есть имя славное для сильных губ чтеца –

Его мы слышим и мы его застали.

Казалось бы, расчёт Сталина полностью оправдался. Стихи были написаны. Теперь Мандельштама можно было убить. Но Сталин ошибся.

Мандельштам написал стихи, возвеличивающие Сталина. И тем не менее план Сталина потерпел полный крах. Чтобы написать такие стихи, не надо было быт Мандельштамом. Чтобы получить такие стихи, не стоило вести всю эту сложную игру.

Мандельштам не был мастером. Он был поэтом. Он ткал свою поэтическую ткань не из слов. Этого он не умел. Его стихи были сотканы из другого материала.

Невольная свидетельница рождения едва ли не всех его стихов (невольная, потому что у Мандельштама никогда не было ни то что "кабинета", но даже кухоньки, каморки, где он мог бы уединиться). Надежда Яковлевна свидетельствует:

"Стихи начинаются так: в углах звучит назойливая, сначала неоформленная, а потом точная, но ещё бессловесная музыкальная фраза. Мне не раз приходилось видеть, как Осип пытается избавиться от прв, стряхнуть её, уйти. Он мотал головой, словно её можно выплеснуть, как каплю воды, попавшую в ухо во время купания. У меня создалось впечатление, что стихи существуют до того, как они сочинены. (Осип Мандельштам никогда не говорил, что стихи "написаны". Он сначала "сочинял", потом записывал.) Весь процесс сочинения состоит в напряжённом улавливании и проявлении уже существующего и неизвестно откуда трансформирующегося гармонического и смыслового единства, постепенно воплощающегося в слова."

Попытаться написать стихи, прославляющие Сталина, – это значило для Мандельштама прежде всего найти где-то на самом дне своей души хоть какую-то точку опоры для этого чувства.

В "Оде" не сплошь мёртвые, безликие строки. Попадаются и такие, где попытка прославления как будто бы даже удалась:

Он свесился с трибуны как с горы

В бугры голов. Должник сильнее иска.

Могучие глаза решительно добры,

Густая бровь кому-то светит близко ¼

Строки эти кажутся живыми, потому что к их мёртвому острову сделана искусственная прививка живой плоти. Этот крошечный кусочек живой ткани – словосочетание "бугры голов". Надежда Яковлевна вспоминает, что, мучительно пытаясь сочинить "Оду", Мандельштам повторял: "Почему, когда я думаю о нём, передо мной всё головы, бугры голов? Что он делает с этими головами?" Изо всех сил стараясь убедить себя, что он делает с "ними" не то, что ему мерещилось, а нечто противоположное, т.е. доброе, Мандельштам невольно срывается на крик:

Могучие глаза решительно добры ¼

"Ода" была не единственной попыткой вымученного, искусственного прославления "отца народов".

В 1937 году там же, в Воронеже, Мандельштам написал стихотворение "Если б меня наши враги взяли¼", завершающееся такой концовкой:

И промелькнёт пламенных лет стая,

Прошелестит спелой грозой – Ленин,

Но на земле, что избежит тленья,

Будет будить разум и жизнь – Сталин.

Существует версия, согласно которой у Мандельштама был другой, противоположный по смыслу вариант последней, концовочной строчки:

Будет губить разум и жизнь – Сталин.

Можно не сомневаться, что именно этот вариант отражал истинное представление поэта о том, какую роль в жизни его родины играл тот, кого он уже однажды назвал "душегубцем".

Конечно, Сталин не без основания считал себя крупнейшим специалистом по вопросам "жизни и смерти". Он знал, что сломать можно любого человека, даже самого сильного. А Мандельштам вовсе не принадлежал к числу самых сильных.

Но Сталин не знал, что сломать человека – это ещё не значит сломать поэта. Он не знал. Что поэта легче убить, чем заставить его воспевать то, что ему враждебно. После неудавшейся попытки Мандельштама сочинить оду Сталину прошёл месяц. И тут произошло нечто поразительное – на свет явилось стихотворение:

Среди народного шума и спеха

На вокзалах и площадях

Смотрит века могучая веха,

И бровей начинается взмах.

Я узнал, он узнал, ты узнала –

А теперь куда хочешь влеки:

В говорливые дебри вокзала,

В ожиданье у мощной реки.

Далеко теперь та стоянка,

Тот с водою кипячёной бак –

На цепочке книжка-жестянка

И глаза застилавший мрак.

Шла пермяцкого говора сила,

Пассажирская сила борьба,

И ласкала меня и сверлила

От стены этих глаз журьба.

……………………………………

Не припомнить того, что было –

Губы жарки, слова черствы –

Занавеску белую било,

Нёся шум железной листвы.

……………………………………

И к нему – в его сердцевину –

Я без пропуска в Кремль вошёл,

Разорвав расстояний холстину,

Головою повинной тяжёл.

Как небо от земли отличаются они от тех казенно-прославляющих рифмованных строк, которые Мандельштам так трудно выдавливал из себя, завидуя Асееву, который в отличие от него был "мастер".

На этот раз стихи вышли совсем другие: обжигающие искренностью, несомненностью выраженного в них чувства.

Неужели Сталин в своих предположениях всё-таки был прав? Неужели он лучше, чем кто другой, знал меру прочности человеческой души и имел все основания не сомневаться в результатах своего эксперимента?

Решив до поры до времени не расстреливать Мандельштама, приказав его "изолировать, но сохранить", Сталин, конечно, знать не знал ни о каком искусственном замутнении каких-то неведомых ему источников гармонии.

Для того, чтобы попытка прославления Сталина ему удалась, у такого поэта, как Мандельштам, мог быть только один путь: это попытка должна была быть искренней. Точкой опоры для мало-мальски искренней попытки примирения с реальностью сталинского режима для Мандельштама могло быть одно только чувство: надежда.

Если бы это была только надежда на перемены в его личной судьбе, тут ещё не было бы самообмана. Но, по самой природе своей души озабоченный не только личной своей судьбой, поэт пытается выразить некие общественные надежды. И тут-то и начинается самообман, самоуговаривание.

Когда-то давным-давно (в статье 1913 года) Мандельштам написал, что поэт ни при каких обстоятельствах не должен оправдываться. Это, говорил он "… непростительно! Недопустимо для поэта! Единственное, что нельзя простить! Ведь поэзия есть сознание своей правоты." О. Мандельштам открыто провозглашал готовность принять мученический венец "за гремучую доблесть грядущих веков, за высокое племя людей." Демонстративно славил он всё то, что у него никогда не было, лишь бы утвердить свою непричастность, свою до конца осознанную враждебность "веку-волкодаву".

Для Пастернака петровская дыба, призрак которой неожиданно воскрес в ХХ веке, была всего лишь нравственной преградой на пути духовного развития. Вопрос стоял так: имеет ли он моральное право через эту преграду переступить? Ведь и кровь и грязь – всё это окупится будущим богатством, "счастьем сотен тысяч"!

Душе Мандельштама плохо давались эти резоны, потому что в качестве объекта пыток и казней он неизменно пророчески видел себя.

Я на лестнице чёрной живу, и в висок

Ударяет мне вырванный с мясом звонок.

И всю ночь напролёт жду гостей дорогих,

Шевеля кандалами цепочек дверных.

Ещё страшнее было то, что несло гибель его душе, делу его жизни, поэзии. Может ли найтись для поэта перспектива более жуткая, чем "присевших на школьной скамейке учить щебетать палачей". Мандельштам не хотел быть "как все". И тем не менее, как это не парадоксально, в какой-то момент он тоже захотел "туда со всеми сообща". Вопреки всегдашней трезвости и безыллюзности он даже ещё острее, чем Пастернак, готов был ощутить в своём сердце любовь и нежность к жизни, прежде ему чужой. Потому что из этой жизни его насильственно выкинули. Осознав, что его лишили права чувствовать себя "советским человеком", Мандельштам вдруг с ужасом ощутил это как потерю. Чувство это было реальное. И он ухватился за него, как утопающий за соломинку. Он ещё не понимал. Что с ним произошло. Он думал, что он – всё тот же несломленный.А "блестящий расчёт" тем временем уже давал в его душе первые всходы. И губы лепили уже совсем другие слова:

Да, я лежу в земле, губами шевеля,

Но то, что я скажу, заучит каждый школьник:

На Красной площади всего круглей земля

И скат её твердеет добровольный…

Сталинская тюрьма (или ссылка) представляла особый случай. Здесь сам факт насильственного изъятия из жизни сразу отнимал у заключённого право на сочувствие. Отнимал даже право на жалость. Мандельштам столкнулся с этим по дороге в Чердынь, сразу же после ареста. Мандельштам с ужасом ощутил, что фактом ареста его обрекали на полное , абсолютное отщепенство.

А межд тем жизнь продолжалась. Люди смеялись и плакали, любили. В Москве строили метро.

Ну, как метро? Молчи, в себе тая,

Не спрашивай, как набухают почки…

А вы, часов кремлёвские бои –

Язык пространства, сжатого до точки.

Надежда Яковлевна считает эти настроения последствиями травматического психоза, который Осип Эмильевич перенёс вскоре после ареста. Болезнь была очень тяжёлой, с бредом, галлюцинациями, с попыткой самоубийства. У Осипа Эмильевича время от времени возникали желания примириться с действительностью и найти её оправдание. Это происходило вспышками и сопровождалось нервным состоянием. Очень трудно человеку жить с сознанием, что вся рота шагает не в ногу и один только он, злополучный прапорщик, знает истину. Особенно если "рота" эта – весь многомиллионный народ. Остаться вне народа всегда было для него страшней, чем остаться вне истины. Вот почему этот жупел – "враг народа" – действовал на душу русского интеллигента так безошибочно и так страшно. Хуже всего было то, что и народ поверил в эту формулу, принял и бессознательно её узаконил.

Настоящее было фундаментом, на котором возводилось прекрасное завтра. Ощутить себя чужим сталинскому настоящему значило вычеркнуть себя не только из жизни, но и из памяти потомства. Вот почему Мандельштам не выдержал. Из последних сил пытается убедить себя в том, что прав был тот "строитель чудотворный", а он, Мандельштам заблуждался.

И не ограблен я и не надломлен,

Но только что всего переогромлен –

Как Слово о полку, струна моя туга,

Звучит земля – последнее оружье –

Сухая влажность чернозёмных га.

Ограбленный и надломленный, он пытается уверить себя в обратном. С ним случилось худшее. Он утратил сознание своей правоты. Резиновая дубинка сталинского государства ударила Мандельштама в самое больное место: в совесть. Всё шло к тому, чтобы неясный комплекс вины терзавший душу поэта, принял чёткие о определённые очертания вины перед Сталиным. Сталин говорил от имени вечности, от имени истории, от имени народа. Всё мгновенно изменилось, едва только была задета совесть Мандельштама. Случилось это "средь народного шума и спеха на вокзалах и площадях", там, где "шла пермяцкого говора сила, пассажирская шла борьба¼" Дело тут было уже не в самом Сталине, не в низкорослом, низколобом горце с жирными пальцами, а в его идеальных чертах, в его облике, в его портрете, который вся эта голодная, нищая толпа вобрала в свою душу, приняла и узаконила так же бессознательно, как она приняла и узаконила словосочетание "враг народа".

Чувство смежности со страной, с её многомиллионным народом было таким мощным, таким всепоглощающим, что оно незаметно перевернуло, поставило с ног на голову все представления Мандельштама об истине, всю его вселенную:

Моя страна со мною говорила,

Мирволила, журила, не прочла,

Но возмущавшего меня, как очевидца,

Заметила – и вдруг, как чечевица,

Адмиралтейским лучиком зажгла.

Страну, бывшую для него прежде некой абстракцией, он вдруг увидел воочию, приобщился к ней, к её повседневной жизни, пил с нею из одной кружки. И сквозь дальность её расстояний, сквозь эти орущие, спешащие куда-то толпы людей, сквозь это великое переселение народов он вдруг, как сквозь гигантскую стеклянную чечевицу, заново увидел крохотный лучик адмиралтейской иглы.

Когда-то, до ареста Мандельштама устрашала мысль о неизбежном конце петербургского периода русской истории. Душа его не могла смириться с концом Санкт-Петербурга, города "Медного Всадника" и "Белых ночей". И вдруг, в далёкой дали от прежней своей жизни, средь "народного шума и спеха", Мандельштаму показалось, что петербургский период русской истории продолжается. Лучик Петровского адмиралтейства не угас, он вошёл составной частью в этот кровавый пожар. Мандельштам инстинктивно ухватился за эту надежду, как за последнюю возможность спасения.

Принять её – значило признать, что "душегубец и мужикоборец" прав, что он воистину "строитель чудотворный". Но не принять было ещё страшней: ведь это означало "выпасть" из истории, остаться в стороне от этого "народного шума и спеха", от великого исторического дела.

На заседании, посвящённом 84-й годовщине смерти Пушкина, где Блок говорил о назначении поэта, Владислав Ходасевич высказал предположение, что желание ежегодно отмечать пушкинскую годовщину рождено предчувствием надвигающейся непроглядной тьмы. "Это не мы уславливаемся, – сказал он, – каким именем нам аукаться, как нам перекликаться в надвигающемся мраке".

Мандельштаму не оставили даже этого. Его убедили, что даже Пушкин принадлежит не ему, а его конвоирам.

На вершок бы мне синего моря, на игольное только ушко,

Чтобы двойка конвойного времени парусами неслась, хорошо.

Сухомятная русская сказка. Деревянная ложка – ау!

Где вы, трое славных ребят из железных ворот ГПУ?

Чтобы Пушкина чудный товар не пошёл по рукам дармоедов,

Грамотеет в шинелях с наганами племя пушкиноведов –

Молодые любители белозубых стишков,

На вершок бы мне синего моря, на игольное только ушко!

Тот самый Мандельштам, который сопротивлялся дольше всех, который ни за что на свет не соглашался "присевших на школьной скамье учить щебетать палачей", испытал вдруг потребность вступить со своими палачами в духовный контакт. Захотев, подобно Ходасевичу, аукнуться с кем-нибудь в надвигающемся мраке, он не нашёл ничего лучшего, как крикнуть "ау!" трём славным ребятам из "железных ворот ГПУ".

У него отняли всё, не оставив ни малейшей зацепки, ни даже крохотного островка, где он мог бы утвердить своё не тронутое, не уничтоженное сознание. Единственное, за что ещё мог ухватиться, – было вот это, вновь нажитое: летящая по ветру белая занавеска, кружка-жестянка, "тот с водой кипячёной бак". И можно ли его упрекать в том, что он вцепился в эту занавеску, как в последнюю ниточку, связывающую его с жизнью?

В стихах Мандельштама о его вине перед Сталиным ("И ласкала меня, и сверлила от стены этих глаз журьба"), при всей их искренности, почти неощутима связь этого конкретного чувства с самыми основами личности художника. Как будто все прежние его жизненные впечатления, знакомые нам "до прожилок, до детских припухших желёз", были стёрты до основания. В известном смысле эти искренние стихи Мандельштама свидетельствуют против Сталина даже сильнее чем те, написанные под прямым нажимом. Они свидетельствуют о вторжении сталинской машины в самую душу поэта. Мандельштама держали в Воронеже как заложника. Взяв его в этом качестве, Сталин хотел продиктовать свои условия самой вечности. Он хотел, чтобы перед судом далёких потомков загнанный, затравленный поэт выступил свидетелем его, Сталина, исторической правоты.

Что говорить! Он многого добился, расчетливый кремлёвский горец. В его расположении были армия и флот, и Лубянка, и самая совершенная в мире машина психологического воздействия, официально именуемая морально-политическим единством советского народа. А всему этому противостояла такая малость – слабая, раздавленная, кровоточащая человеческая душа.

Но главная победа сталинского государства над душой художника была достигнута почти без применения грубой силы. Заложника вечности убедили в том, что нет и никогда больше не будет другой вечности, кроме той, от имени которой говорил Сталин.

По приговору, вынесенному без суда, поэт был лишён элементарных человеческих прав, обречён на положение ссыльного. К тому же – лишённого средств к существованию, перебивающегося случайными заработками в газете, на радио, живущего на скудную помощь друзей. "Я по природе своей ожидальщик. Оттого мне здесь ещё труднее", – говорил он в Воронеже А. Ахматовой.

И, однако, Воронеж он полюбил: здесь ещё ощущался вольный дух российских окраин, здесь взору открывались просторы родной земли:

Как на лемех приятен жирный пласт,

Как степь молчит в апрельском повороте…

А небо, небо – твой Буонаротти!"

Имя гениального итальянского архитектора, скульптора и живописца естественно возникает в стихе: прикованный к месту своей ссылки, поэт с особой остротой ощущает, как велик и прекрасен мир, в котором живёт человек. Стоит подчеркнуть: живёт в мире, столь же родном для него, как родимый дом, город, наконец, страна:

От молодых ещё воронежских холмов

К всечеловеческим – яснеющим в Тоскане.

Купленные в Воронеже простые школьные тетради заполнялись быстро ложившимися строками стихов. Толчком для их возникновения становились подробности окружавшей поэта жизни. В стихах этих открывалась человеческая судьба: страдания, тоска, желание быть услышанным людьми. Но не только это: горизонты здесь стремительно раздвигались, поэту оказывались подвластны даже пространство и время. Воронежские "…переулков лающие чулки И улиц перекошенных чуланы", "обледенелая водокачка", по прихоти воображения замещаются иными петербургскими видениями ("Слышу, слышу ранний лёд, Шелестящий под мостами, Вспоминаю, как плывёт Светлый хмель над головами"), которые в свою очередь, заставляют вспомнить о Флоренции, воспетой великим Данте.

Когда Мандельштам сочинял стихотворение, ему казалось, что мир обновился. Он читал его друзьям, знакомым – кто подвернётся. Он вёл стихи как мелодию – от форте к пиано, с повышениями и понижениями. Надежда Яковлевна знала наизусть все воронежские стихи. Осип Эмильевич читал стихи превосходно. У него был очень красивый тембр голоса. Читал он энергично, без тени слащавости и подвывания, подчёркивая ритмическую сторону стихотворения. Однажды Осип Эмильевич написал новые стихи, состояние у него было возбуждённое. Он кинулся через дорогу от дома к городскому автомату, набрал какой-то номер и начал читать стихи, затем кому-то гневно закричал: "Нет, слушайте, мне больше некому читать!". Оказалось, он читал следователю НКВД, к которому был прикреплён. Мандельштам всегда оставался самим собой, его бескомпромиссность была абсолютной. Об этом пишет и Анна Ахматова: "В Воронеже его с не очень чистыми побуждениям заставили прочесть доклад об акмеизме. Он ответил: "Я не отрекаюсь ни от живых, ни от мёртвых". (Говоря о мёртвых, Осип Эмильевич имел в виду Гумилева). А на вопрос, что такое акмеизм, Мандельштам ответил: "Тоска по мировой культуре".

В Воронеже Мандельштамы переехали вскоре на другую квартиру. В маленьком одноэтажном домике они снимали комнату у театральной портнихи. Удобств никаких не было, отопление печное. Убранством комната мало отличалась от прежней: две кровати, стол, какой-то нелепый длинный чёрный шкаф и старая, обитая дермантином кушетка. Так как стол был единственным, то на нем лежали и книги, и бумаги, дымковские игрушки и кое-какая посуда. В шкафу хранились те немногие книги, с которыми Осип Эмильевич не расставался. Он часто читал стихи своих любимых поэтов: Данте, Петрарку, Клейста. Одним из любимых русских поэтов Мандельштама был Батюшков. В чудесном стихотворении "Батюшков", написанном Мандельштамом ещё в 1932 году, он говорит о нём как о современнике, ощущая его присутствие:

Словно гуляка с волшебною тростью,

Батюшков нежный со мною живёт.

Он тополями шагает в замостье,

Нюхает розу и Дафну поёт.

Ни на минуту не веря в разлуку,

Кажется, я поклонился ему.

В светлой перчатке холодную руку

Я с лихорадочной завистью жму…

Это и понятно, учителями Батюшкова были Тассо, Петрарка. Пластика, скульптурность и в особенности не слыханное у нас до него благозвучие, "итальянская гармония стиха", – всё это, конечно, очень близко Мандельштаму. Из современников он больше всех ценил Пастернака, которого постоянно вспоминал. В новогоднем письме Осип Эмильевич писал Пастернаку: "Дорогой Борис Леонидович. Когда вспоминаешь весь великий объём вашей жизненной работы, весь её несравненный охват – для благодарности не найдёшь слов. Я хочу, чтобы ваша поэзия, которой мы все избалованы и незаслуженно задарены, – рвалась дальше к миру, к народу, к детям.… Хоть раз в жизни позвольте сказать вам: спасибо за всё и за то, что это "всё" – ещё не "всё".

Наталья Штемпель вспоминает: " Я хорошо помню первое впечатление, которое произвёл на меня Осип Эмильевич. Лицо нервное, выражение часто самоуглублённое, внутренне сосредоточенное, голова несколько закинута назад, очень прямой, почти с военной выправкой, и это настолько бросалось в глаза, что как-то мальчишки крикнули: "Генерал идёт!". Среднего роста, в руках неизменная палка, на которую он никогда не опирался, она просто висела на руке и почему-то шла ему, и старый, редко глаженный костюм, выглядевший на нём элегантно. Вид независимый и непринуждённый. Он, безусловно, останавливал на себе внимание – он был рождён поэтом, другого о нём ничего нельзя было сказать. Казался он значительно старше своих лет. У меня всегда было ощущение, что таких людей как он нет". Мандельштам никогда на обстоятельства, условия жизни. Прекрасно он сказал об этом:

Ещё не умер ты, ещё ты не один,

Покуда с нищенкой подругой

Ты наслаждаешься величием равнин,

И мглой, и холодом, и вьюгой.

В роскошной бедности, в могучей нищете

Живи спокоен и утишен, –

Благословенны дни и ночи те,

И сладкогласный труд безгрешен.

У него не было мелких повседневных желаний, какие бывают у всех. Мандельштам и, допустим, машина, дача – совершенно несовместимо. Но он был богат, богат, как сказочный король: и "равнины дышащее чудо", и чернозём "в апрельском провороте", и земля, "мать подснежников, клёнов, дубков", – всё принадлежало ему.

Где больше неба мне – там я бродить готов,

И ясная тоска меня не отпускает

От молодых ещё, воронежских холмов –

К всечеловеческим, яснеющим в Тоскане.

Он мог остановиться зачарованный перед корзиной весенних лиловых ирисов и мольбой в голосе попросить: "Надюша, купи!" А когда Надежда Яковлевна начинала отбирать отдельные цветы, с горечью воскликнуть: "Всё или ничего!" "Но у нас ведь нет денег, Ося", – напоминала она.

Так и не были куплены ирисы. Что-то детски трогательное было в этом эпизоде. Очень любил Осип Эмильевич живопись, об этом говорят его стихи – "Импрессионизм" и воронежские: "Улыбнись, ягнёнок гневный с Рафаэлева холста…" или "Как светотени мученик Рембрандт…". Надежда Яковлевна считала, что в "Рембрандте" Мандельштам говорит о себе ("резкость моего горящего ребра") и о своей голгофе, "лишённой всякого величия".

Стихотворение "Улыбнись, ягнёнок гневный…" Пастернак назвал перлом. Что послужило поводом к его созданию, какие именно реалии, сказать трудно. В воронежском музее картин Рафаэля нет. Быть может, по какой-то ассоциации Мандельштам вспомнил репродукцию с картины Рафаэля "Мадонна с ягнёнком". Там есть и ягнёнок, и "складки бурного покоя" на коленях преклонённой Мадонны, и пейзаж, и какой-то удивительной голубизны общий фон картины. Как правило, Мандельштам в своих стихах был точен.

Восторгался Осип Эмильевич иллюстрациями Делакруа к гётевскому "Фаусту". Бывал он также и на симфонических концертах воронежского оркестра и особенно на сольных, когда кто-нибудь из известных скрипачей или пианистов приезжал из Москвы и Ленинграда. Музыку Мандельштам, пожалуй, любил больше всего. Не случайно после концерта скрипачки Галины Бариновой он написал и послал ей стихотворение "За Паганини длиннопалым…". В нём Осип Эмильевич непосредственно обращается к ней:

Девчонка, выскочка, гордячка,

Чей звук широк как Енисей,

Утешь меня игрой своей, –

На голове твоей, полячка,

Марины Мнишек холм кудрей,

Смычок твой мнителен, скрипачка…

Помимо концертов Осип Эмильевич с удовольствием бывал и в кино. Оно привлекало его и раньше. Он написал несколько интересных кинорецензий. В одной из них Мандельштам написал: "Чем совершеннее киноязык, тем ближе он к тому ещё не осуществлённому мышлению будущего, которое мы называем кинопрозой с её могучим синтаксисом, – тем большее значение получает в фильме работа оператора".

Сильное впечатление, которое произвела на Мандельштама одна из первых звуковых картин – "Чапаев", отразилось в стихотворении "От сырой простыни говорящая…"

С большим интересом он смотрел картину Чарли Чаплина "Огни большого города". Мандельштам очень любил и высоко ценил Чаплина и созданные им фильмы:

А теперь в Париже, в Шартре, в Арле

Государит добрый Чаплин Чарли, –

В океанском котелке с растерянною точностью

На шарнирах он куражится с цветочницею…

"Осип Эмильевич много читал. Он брал книги в университетской фундаментальной библиотеке, доступ к которой получил ещё до нашего знакомства", – пишет Наталья Штемпель. Мандельштам высоко ценил эту библиотеку и не раз говорил, что в ней можно найти редчайшие книги, которые не всегда увидишь в столичных библиотеках. Вот и ещё была радость в его жизни – общение с книгами. Несмотря на изоляцию, подневольное положение и полное неведение, чем обернётся будущее, Осип Эмильевич жил в духовном отношении активной, деятельной жизнью, его интересовало всё. Его волновали испанские события. Он начал даже изучать испанский язык и очень быстро овладел им.

Апатия была не свойственна характеру Осипа Эмильевича, чуждо было ему и желчное раздражение, но в гнев он впадал не раз. Он мог быть озабочен, сосредоточен, самоуглублён, но даже в тех условиях умел быть и беззаботно весёлым, лукавым, умел шутить.

В январе 1937 года Мандельштам чувствовал себя особенно тревожно, он задыхался… И всё-таки в эти январские дни им было написано много замечательных стихотворений. В них узнавалась наша русская зима, морозная, солнечная, яркая:

В лицо морозу я гляжу один, –

Он – никуда, я – ниоткуда.

И всё утюжится, плоится без морщин

Равнины дышащее чудо.

А солнце щурится в краеугольной нищите,

Его прищур спокоен и утешен.

Десятизначные леса – почти что те…

И снег хрустит в глазах, как чистый хлеб, безгрешен.

Но тревога нарастала, и уже в следующем стихотворении Мандельштам пишет:

О, этот медленный одышливый простор –

Я им пресыщен до отказа!

И отдышавшийся распахнут кругозор –

Повязку бы на оба глаза!

И всё разрешается замечательным и страшным стихотворением:

Куда мне деться в этом январе?

Открытый город сумасбродно цепок.

От замкнутых я, что ли, пьян дверей?

И хочется мычать от всех замков и скрепок…

Если Мандельштама не особенно угнетало отсутствие средств к существованию, то та изоляция, в которой он оказался в Воронеже, при его деятельной, активной натуре порой для него была не переносима, он метался, не находил себе места. Вот в один из таких острых приступов тоски Мандельштам и написал это трагическое стихотворение.

Как ужасно здесь чувство бессилия! Вот, на глазах задыхается человек, ему не хватает воздуха, а ты только смотришь и страдаешь за него и вместе с ним, не имея права даже подать виду. В этом стихотворении узнаёшь внешние приметы города. На стыке нескольких улиц – Мясной Горы, Дубницкой и Семинарской Горы – действительно стояла водокачка (маленький кирпичный домик с окошком и дверью), был и деревянный короб для стока воды, и всё равно люди расплёскивали её, кругом всё обледенело.

И в яму, и в бородавчатую темь

Скольжу к обледенелой водокачке

И, спотыкаюсь, мёртвый воздух ем.

И разлетаются грачи в горячке,

А я за ними ахаю, крича

В какой-то мёрзлый деревянный короб…

"В эти дни я как-то пришла к Мандельштамам", – вспоминает Наталья Штемпель. – "Мой приход не вызвал обычного оживления. Не помню кто, Надежда Яковлевна или Осип Эмильевич сказал: "Мы решили объявить голодовку". Мне стало страшно. Возможно, видя моё отчаяние, Осип Эмильевич начал читать стихи. Сначала свои стихи, потом Данте. И через полчаса уже не существовало ничего в мире, кроме всесильной гармонии стихов".

Только такой чародей, как Осип Эмильевич, умел увести в другой мир. Нет ни ссылки, ни Воронежа, ни этой убогой комнаты с низким потолком, ни судьбы отдельного человека. Необъятный мир чувства, мысли, божественной, всесильной музыки слов захватывает целиком, и кроме него ничего не существует. Чита он стихи неповторимо, у него был очень красивый голос, грудной, волнующий, с поразительным богатством интонаций и с удивительным чувством ритма. Читал он часто с какой-то нарастающей интонацией. И, кажется, это невыносимо, невозможно выдержать этого подъёма, взлёта, ты задыхаешься, у тебя перехватывает дыхание, и вдруг на саамом предельном объёме голос разливается широкой, свободной волной. Трудно представить человека, который умел бы так уходить от своей судьбы, становясь духовно свободным. Эта свобода духа поднимала его над всеми обстоятельствами жизни, и это чувство передавалось другим.

Анна Ахматова, которая навестила поэта в изгнании в феврале 1936 года, так передала своё впечатление от его жизни в известном стихотворении "Воронеж", посвященном Мандельштаму:

А в комнате опального поэта

Дежурит страх и муза в свой черёд.

И ночь идёт, которая наведает рассвета.

А ведь она побывала здесь тогда, когда ещё существовали какие-то связи с писательскими организациями. Мандельштам, рассказывая о приезде Анны Ахматовой, смеясь говорил: "Анна Андреевна обиделась, что я не умер". Он, оказывается, дал ей телеграмму, что при смерти. И она приехала, осталась верной старой дружбе.

"Наше благополучие кончилось осенью 1936 года, когда мы вернулись из Задонска. Радиокомитет упразднили, централизовав все передачи, не оказалось и работы в театре, газетная работа тоже отпала. Рухнуло всё сразу", – писала Надежда Яковлевна. Мандельштамы оказались в изоляции.

В апреле 1937 года Мандельштам писал Корнею Ивановичу Чуковскому: "Я поставлен в положение собаки, пса… Меня нет. Я – тень. У меня только право умереть. Меня и жену толкают на самоубийство… Нового приговора к ссылке я не вынесу. Не могу".

В апреле в областной газете "Коммуна" появилась статья, направленная против Мандельштама. Несколько позже, в том же 1937 году, в первом номере альманаха "Литературный Воронеж", выпад против Мандельштама был ещё более резким.

1 мая 1938 года в Саматихе, в доме отдыха, куда получили путёвки Мандельштамы, Осип Эмильевич был арестован вторично.

9 сентября (т.е. через четыре месяца) Мандельштам был отправлен в лагерь. На этот раз Надежда Яковлевна уже не предполагала его сопровождать. Через Шуру, брата Мандельштама, она получила письмо от Осипа Эмильевича из пересылочного лагеря под Владивостоком с просьбой выслать посылку. Она сделала это сразу, но Осип Эмильевич ничего не успел получить. Деньги и посылка вернулись с пометкой: "За смертью адресата".

Писал Осип Эмильевич много, и никакие превратности судьбы не являлись препятствием для напряжённой творческой работы, он буквально горел и, как это ни парадоксально, был по-настоящему счастлив.

ЛИТЕРАТУРА.

1. Аксаков А. Осип Эмильевич Мандельштам. - С.112-131.

2. Новый мир. - 1987. - №10.

3. Огонёк. - 1988. - №11.

4. Русская литература ХХ века (под ред. Прониной Е.П.). - М., -1994. - С.91-106.

5. Карпов А. Осип Эмильевич Мандельштам. - М.

6. Русская литература ХХ века (под ред. Батакова Л.П.). - М.,- 1993.